Тучный, с растрепанными седыми волосами, в постоянно заляпанной чем-то одежде — таким часто видели Ивана Андреевича Крылова в петербургском обществе, за что Вяземский окрестил его 'неряхой'. Как-то, собираясь на маскарад, Крылов спросил у А. Н. Оленина, какой костюм ему надеть, на что тот ответил: 'Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает'.

Умнейший человек, талантливый баснописец был совершенно равнодушен к своему внешнему виду, но, пожалуй, трудно найти человека, более трепетно относившегося к своему желудку. Поесть Иван Андреевич любил (за один присест он мог уничтожить до 100 устриц) и толк в еде знал. Очень ценил простую русскую пищу. Поэтому часто его обед состоял из наваристых щей, ботвиньи, кулебяки, жареных пирожков, гуся с груздями, сига с яйцами и поросенка под хреном.

Обедая, Иван Андреевич клал себе на тарелку столько каждого блюда, сколько в нее помещалось. Вставая из-за стола, он, помолившись на образа, всегда произносил: 'Много ли человеку надо?' — чем вызывал всеобщий хохот.
Довольно часто он обедал у Александра Михайловича Тургенева, потому что очень ценил кулинарные способности его кухарки Александры Егоровны.

'Александра Егоровна какова! Недаром в Москве жила — у нас здесь такого расстегая никто не смастерит — ни одной косточки! Так на всех парусах через проливы в Средиземное море и проскакивают! — Крылов ударял себя при этом ниже груди.
— А про уху и говорить нечего. Янтарный навар!'

В дни его приездов у Тургеневых готовили самые сытные кушанья, причем в четыре раза больше, чем обычно. Так, на одном из таких обедов он съел две глубокие миски расстегаев, три тарелки ухи, четыре огромные телячьи котлеты, половину жареной индейки, похваливая при этом кухарку: 'Жарптица! — жуя и обкапывая салфетку, повторял он. — У самых уст любезный хруст. Точно кожицу отдельно и индейку отдельно жарила Егоровна. Искусница!' И еще он отведал неженских огурчиков, моченой брусники и морошки, слив, антоновки, страсбургского пирога и гурьевской каши на каймаке; выпил литр-полтора кваса и два стакана кофе со сливками.

Не всякий желудок мог выдержать такую атаку, но у Ивана Андреевича на сей счет была своя теория: 'Если чуть он задурит, то я и наемся вдвое!' Благодаря этой теории со знаменитым гурманом и обжорой однажды произошел любопытный случай, который, по нынешним временам, достоин 'Книги рекордов Гиннеса'. Как-то у Ивана Андреевича разболелся живот, или 'луженый' (как он его называл) желудок. Конечно, лекарство он пошел искать на кухню. Обед еще был не готов, и Крылов велел 'подать, что есть'. Ему налили тарелку щей, но Иван Андреевич 'случайно' заметил тарелку с пирожками, одиноко стоявшую на буфете. Пирожки тоже пошли в качестве лекарства. Сначала он съел один, съел другой, и ему показалось, что они очень горчат. Приглядевшись повнимательнее к 'спасительным' пирожкам, он увидел, что все они уже аж зеленью покрылись. Крылов быстренько обдумал ситуацию и решил, что если уж помирать, то от шести пирожков, а не от двух, и 'прикончил' оставшуюся выпечку, разбавив ее щами.
После этого он прилег и почувствовал, как голова тяжелеет, глаза закрываются, одним словом, конец не за горами. Вздремнул, а через полчасика смотрит — боли как и не бывало: ни 'луженый' не болит, ни голова — все в порядке. Хорошее настроение вновь вернулось к баснописцу, и он пошел... обедать в английский клуб! Вот и поверишь тут в поговорку, что 'клин клином вышибают'.